Борис Годунов — бас
Феодор, сын Бориса — меццо-сопрано
Ксения, дочь Бориса — сопрано
Мамка Ксении — меццо-сопрано
Василий Иванович Шуйский, князь — тенор
Андрей Щелкалов, думский дьяк — баритон
Пимен, летописец, отшельник — бас
Самозванец под именем Григория — тенор
Марина Мнишек, дочь сандомирского воеводы — меццо-сопрано
Рангони, тайный иезуит — баритон
Варлаам, странствующий монах — бас
Мисаил, странствующий монах — тенор
Хозяйка корчмы — меццо-сопрано
Юродивый — тенор
Никитич, пристав — бас
Митюха — бас
Ближний боярин — тенор
Боярин Хрущов — тенор
Левицкий, тайный иезуит — бас
Черниковский, тайный иезуит — бас
Голоса из народа, крестьяне и крестьянки, бояре, боярские дети, стрельцы, рынды, приставы, паны, сандомирские девушки, калики перехожие, народ.
Пролог
Картина первая (Двор Новодевичьего монастыря под Москвой. Выходные ворота в монастырской стене с башенкою. Входит Пристав.)
ПРИСТАВ (к народу)
Ну, что ж вы?
Что ж вы идолами стали?
Живо, на колени!
Ну же! (Грозит дубинкой.)
Да ну! Эко чёртово отродье. (Народ на коленях.)
НАРОД
На кого ты нас покидаешь, отец наш!
Ах, на кого-то да оставляешь, кормилец!
Мы да все твои сироты беззащитные.
Ах, да мы тебя-то просим, молим
со слезами, со горючими.
Смилуйся! Смилуйся! Смилуйся!
Боярин-батюшка! Отец наш!
Ты кормилец!
Боярин, смилуйся! (Пристав уходит. Народ остаётся на коленях.)
Митюх, а Митюх, чево орём?
МИТЮХА
Вона! Почём я знаю!
НАРОД
Царя на Руси хотим поставить!
БАБА
Ой, лихонько! Совсем охрипла!
Голубка, соседушка,
не припасла ль водицы?
ДРУГАЯ БАБА
Вишь, боярыня какая!
БАБЫ
Орала пуще всех,
сама б и припасала!
КРЕСТЬЯНИН
Ну, вы, бабы, не гуторить!
БАБЫ
А ты что за указчик?
КРЕСТЬЯНЕ
Нишкни.
БАБЫ
Вишь пристав навязался!
МИТЮХА
Ой, вы, ведьмы, не бушуйте!
БАБЫ
Ах, пострел ты окаянный!
Вот-то нехристь отыскался!
Эко, дьявол, привязался!
Прости Господи, бесстыдник!
Ой, уйдёмте лучше, бабы,
подобру да поздорову,
от беды да от напасти! (Приподнимаются с колен.)
КРЕСТЬЯНЕ
Не понравилася кличка,
видно солоно пришлася,
не в угоду, не по вкусу. (Смех.)
Ведь мы в путь уж собралися. (Усиливающийся смех. Появляется пристав. Завидев его, бабы опускаются на колени. Прежняя неподвижность толпы.)
ПРИСТАВ (к толпе)
Что ж вы? Что ж смолкли?
Аль глоток жалко? (грозя дубинкой)
Вот я вас!
Аль давно по спинам плётка не гуляла? (наступая)
Проучу вас я живо!
НАРОД
Не серчай, Никитич.
Не серчай, родимый!
Только поотдохнем,
заорём мы снова. (в сторону)
И вздохнуть не даст, проклятый!
ПРИСТАВ
Ну-ка! Только глоток не жалеть!
КРЕСТЬЯНЕ
Ладно!
ПРИСТАВ
Ну!
НАРОД (во всю мочь)
На кого ты нас покидаешь, отец наш!
Ах, на кого-то ты оставляешь, родимый!
Мы тебя, сироты, просим, молим
со слезами, со горючими:
смилуйся, смилуйся,
боярин-батюшка! (После угрозы пристава.)
Отец наш! Отец наш! Кормилец! Кормилец!
А-а-а-а-а-а-а!
ЩЕЛКАЛОВ
Православные! Неумолим боярин!
На скорбный зов Боярской Думы и Патриарха
и слышать не хотел о троне царском.
Печаль на Руси…
Печаль безысходная, православные!
Стонет земля в злом бесправьи.
Ко Господу сил припадите:
да ниспошлёт он скорбной Руси утешенье…
И озарит небесным светом
Бориса усталый дух!
(Уходит. За ним Пристав. Доносится пение калик перехожих.)
КАЛИКИ ПЕРЕХОЖИЕ
(за сценой)
Слава тебе,
творцу всевышнему, на земли,
слава силам твоим небесным
и всем угодникам,
слава на Руси!
Слава тебе всевышнему,
слава!
НАРОД (шёпотом)
Божьи люди!
КАЛИКИ ПЕРЕХОЖИЕ
Ангел господень миру рек:
поднимайтесь, тучи грозные,
вы неситесь по поднебесью,
застилайте землю русскую! (Калики перехожие с поводырями, опираясь на их плечи, выходят на сцену.)
Сокрушите змия люта.
Со дванадесятые крылами хоботы
таво змия — смуту русскую, да безначалие.
Возвестите православныим
да во спасенье. (Раздают народу ладанки.)
Облекайтесь в ризы светлые,
поднимайте иконы Владычицы.
И со Донской, и со Владимирской
грядите Царю во сретенье. (Уходят к монастырю; пение замирает мало-помалу.)
Воспойте славу Божью,
славу сил святых небесных!
Слава тебе, творцу, на земли!
Слава отцу небесному!
НАРОД
(к Митюхе)
Слыхал, что божьи люди говорили?
МИТЮХА
Слыхал! И со Донской и со Владимирской… (Забывает дальше.)
НАРОД
Ну?
МИТЮХА (с усилием)
И со Донской и со Владимирской… Вы идите…
НАРОД
Чего?
МИТЮХА
Идите…
НАРОД
Ну?
МИТЮХА
Со Донской идите…
НАРОД
Плохо, брат.
Облекайтесь в ризы светлые,
и со Донской и со Владимирской
вы грядите царю во сретенье.
ПЕРВАЯ ГРУППА НАРОДА
Царю? Какому царю?
ПРИСТАВ (появляясь)
Эй, вы!
ВТОРАЯ ГРУППА НАРОДА
Как к какому? К Борису.
ПРИСТАВ (наступая)
Эй, вы, баранье стадо!
Аль оглохли!
Вам от бояр указ:
заутра быть в Кремле
и ждать там приказаний.
Слышали? (Уходит. Народ начинает расходиться.)
НАРОД
А нам-то что?
Велят завыть, завоем и в Кремле.
Завоем! Да чё не завыть.
Что ж? Идём, ребята. (Расходятся.)
Картина вторая (Площадь в Кремле московском. Прямо перед зрителями, в отдалении, Красное крыльцо царских теремов. Справа, ближе к авансцене, народ на коленях занимает место между Успенским и Архангельским соборами (паперти соборов видны). Великий колокольный звон на сцене. Шествие бояр в собор.)
ШУЙСКИЙ (показываясь на паперти Успенского собора)
Да здравствует царь Борис Феодорович!
НАРОД (приподнимаясь)
Живи и здравствуй, царь наш батюшка!
ШУЙСКИЙ
Славьте!
НАРОД
Уж как на небе солнцу красному
слава, слава!
Уж как на Руси царю Борису
слава! (Торжественное царское шествие из собора. Пристава ставят народ шпалерами.)
Живи и здравствуй, царь наш батюшка!
Радуйся, люд! Радуйся, веселися люд!
Православный люд!
Величай царя Бориса и славь!
БОЯРЕ (с паперти)
Да здравствует царь Борис Феодорович!
НАРОД (кланяясь)
Да здравствует!
БОЯРЕ
Да здравствует царь Борис Феодорович!
НАРОД
Слава, слава!
Уж как на небе солнцу красному слава!
Слава, слава!
Царь ты батюшка наш! Царь ты наш!
БОЯРЕ
Да здравствует царь Борис Феодорович!
НАРОД
Да здравствует!
Уж как на небе солнцу красному слава!
Слава, слава!
Уж как на Руси царю Борису
слава, слава! Царю слава!
Слава! Слава! Слава! Слава!
БОРИС (с паперти)
Скорбит душа.
Какой-то страх невольный
зловещим предчувствием сковал мне сердце.
О праведник, о мой отец державный!
Воззри с небес на слёзы верных слуг
и ниспошли ты мне священное
на власть благословенье:
да буду благ и праведен, как ты;
да в славе правлю свой народ…
Теперь поклонимся
почиющим властителям Русии.
(с царственным величием)
А там сзывать народ на пир,
всех, от бояр до нищего слепца,
всем вольный вход,
все — гости дорогие! (Продолжается шествие к Архангельскому собору. Колокольный звон.)
НАРОД
Слава! Слава! Слава!
Живи и здравствуй, царь наш батюшка. (Народ ломится к Архангельском у собору. Приставы наводят порядок.)
Многие лета царю Борису.
Уж как на небе
солнышку слава и слава!
Царь ты наш!
БОЯРЕ И НАРОД
Да здравствует царь Борис Феодорович! (Царь входит в Архангельский собор. Колокольный звон.)
Уж как на Руси царю Борису слава!
Слава и многая лета! (Сутолока. Борьба приставов с народом. Борис показывается из Архангельского собора и направляется к теремам.)
НАРОД
Слава! Слава! Слава! Слава!
Действие первое
Картина первая (Ночь. Келья в Чудовом монастыре. Пимен пишет перед лампадой. Григорий спит.)
ПИМЕН (приостанавливаясь)
Ещё одно, последнее сказанье —
и летопись окончена моя.
Окончен труд, завещанный от Бога
мне, грешному. (Пишет; снова приостанавливается.)
Недаром многих лет
свидетелем Господь меня поставил.
Когда-нибудь монах трудолюбивый
найдёт мой труд усердный, безымянный;
засветит он, как я, свою лампаду,
и, пыль веков от хартий отряхнув,
правдивые сказанья перепишет.
Да ведают потомки православных
земли родной минувшую судьбу.
На старости я сызнова живу.
Минувшее проходит предо мною,
волнуяся, как море-океан.
Давно ль оно неслось, событий полно!
Теперь оно спокойно и безмолвно…
Однако близок день… Лампада догорает…
Ещё одно, последнее сказанье…
ОТШЕЛЬНИКИ (за сценой)
Боже крепкий, правый,
внемли рабам твоим, молящим тя!
Дух лжемудрия лукавый
отжени от чад твоих, верящих ти!
ГРИГОРИЙ (Просыпается.)
Всё тот же сон!
В третий раз… всё тот же сон!
Неотвязный, проклятый сон!
А старик сидит да пишет, и дремотой,
знать, во всю ночь он не смыкал очей.
Как я люблю его смиренный вид,
когда, душой в минувшем погружённый,
спокойный, величавый, он летопись свою…
ПИМЕН
Проснулся, брат?
ГРИГОРИЙ
Благослови меня, честной отец.
ОТШЕЛЬНИКИ (за сценой)
Боже, Боже мой, вскую оставил мя?
ПИМЕН (Встаёт и благословляет Григория.)
Благослови тебя Господь
и днесь и присно и во веки.
ГРИГОРИЙ
Ты всё писал и сном не позабылся.
А мой покой бесовское мечтанье
тревожило, и враг меня мутил.
Мне снилось: лестница крутая
вела меня на башню; с высоты
мне виделась Москва; что муравейник,
народ внизу на площади кипел
и на меня указывал со смехом…
И стыдно мне, и страшно становилось…
И, падая стремглав, я пробуждался.
ПИМЕН
Младая кровь играет.
Смиряй себя молитвой и постом,
и сны твои видений лёгких будут
полны. Доныне, если я,
невольною дремотой обессилен,
не сотворю молитвы долгой к ночи,
мой старый сон не тих и не безгрешен.
Мне чудятся то буйные пиры,
то схватки боевые…
Безумные потехи юных лет!
ГРИГОРИЙ
Как весело провёл свою ты младость!
Ты воевал под башнями Казани,
ты рать Литвы при Шуйском отражал,
ты видел двор и роскошь Иоанна!
А я от отроческих лет
по келиям скитаюсь, бедный инок!
Зачем и мне не тешиться в боях,
не пировать за царскою трапезой?
ПИМЕН
Не сетуй, брат, что рано грешный свет
покинул. Верь ты мне:
нас издали пленяет роскошь
и женская лукавая любовь.
Помысли, сын, ты о царях великих:
кто выше их? Единый бог!.. И что же?
О, как часто, часто они меняли
свой посох царский и порфиру,
и свой венец роскошный
на иноков клобук смиренный
и в келии святой душою отдыхали…
Здесь, в этой самой келье —
в ней жил когда-то Кирилл многострадальный,
муж праведный, — здесь видел я царя.
Задумчив, тих, сидел пред нами Грозный;
и тихо речь из уст его лилася,
а в очах его суровых
раскаянья слеза дрожала…
И плакал он… (Задумывается.)
А сын его Феодор? Он царские чертоги
преобратил в молитвенную келью;
Бог возлюбил смирение царя.
И Русь при нём во славе безмятежной
утешилась… А в час его кончины
свершилося неслыханное чудо:
палаты исполнились благоуханьем…
И лик его, как солнце, просиял!..
Уж не видать такого нам царя!
Прогневали мы бога, согрешили. (глухо)
Владыкою себе цареубийцу нарекли!
ГРИГОРИЙ
Давно, честной отец,
хотелось мне тебя спросить о смерти
Димитрия царевича.
Ты, говорят, в то время был в Угличе?
ПИМЕН
Ох, помню.
Привёл меня господь увидеть злое дело,
кровавый грех. Тогда я в Углич
на некое был услан послушанье.
Пришёл я в ночь… Наутро в час обедни…
Вдруг слышу звон; ударили в набат;
крик, шум. Бегут во двор царицы. Я туда ж,
гляжу: лежит в крови зарезанный царевич;
царица-мать в беспамятстве над ним,
кормилица несчастная в отчаяньи рыдает.
А там, на площади, народ, остервенясь,
волочит безбожную, предательскую мамку…
Вопль!.. Стоны!..
Вдруг меж них, свиреп, от злости бледен,
является Иуда-Битяговский…
«Вот он, вот он злодей!» — раздался общий вопль.
Тут народ бросился вослед
бежавшим трём убийцам.
Злодеев захватили
и привели пред тёплый труп младенца…
И чудо! — вдруг мертвец затрепетал…
«Покайтеся!» — народ им загремел.
И в ужасе… под топором… злодеи
Покаялись… (глухо)
…и назвали Бориса…
ГРИГОРИЙ
Каких был лет царевич убиенный?
ПИМЕН (припоминая)
Лет семи. Постой!..
С тех пор прошло лет десять?..
Или нет!.. Двенадцать?..
Да, так: двенадцать лет;
он был бы твой ровесник
и царствовал! Но Бог судил иное.
Бориса преступленьем вопиющим
завершу я летопись свою.
Брат Григорий!
Ты грамотой свой разум просветил,
тебе мой труд передаю…
Описывай, не мудрствуя лукаво,
всё, чему свидетель в жизни будешь:
войну иль мир, управу государей,
пророчества и знаменья небесны…
А мне пора, пора уж отдохнуть… (Встаёт и гасит лампаду, прислушивается к колоколу.)
Звонят к заутрене…
Благослови, Господь, своих рабов!
Подай костыль, Григорий!
ОТШЕЛЬНИКИ (за сценой)
Помилуй нас, Боже!
Помилуй нас, всеблагий! (Григорий провожает Пимена и по уходе его остаётся у двери.)
Отче наш, вседержитель,
Боже вечный, правый,
помилуй нас!
ГРИГОРИЙ
Борис, Борис! Всё пред тобой трепещет.
Никто не смеет и напомнить
о жребии несчастного младенца…
А между тем отшельник в тёмной келье
здесь на тебя донос ужасный пишет:
и не уйдёшь ты от суда людского,
как не уйдёшь от божьего суда!
Картина вторая (Корчма на литовской границе.)
ХОЗЯЙКА
Поимала я сиза селезня,
ох, ты мой селезень,
мой касатик, селезень.
Посажу тебя, сиза селезня,
ох, на чистенький прудок,
под ракитовый кусток.
Ты порхни, порхни,
сизый селезень,
ой, взвейся, поднимись,
к бедненькой ко мне спустись!
Полюблю тебя, приголублю я,
маво милова дружка,
касатика селезня!
Ты присядь ко мне, да поближе,
обойми меня, дружок,
поцелуй меня разок. (Прислушивается.)
Эвона!… Прохожий люд… Гости дорогие!
Ау! Смолкли!
Знать, мимо промахнули…
Расцелуй меня, да пожарче,
ох, ты мой селезень,
мой касатик селезень,
ты потешь меня,
потешь меня, вдову,
вдовушку вольную…
МИСАИЛ И ВАРЛААМ (за дверью)
Люд христианский,
люд честной, господний,
на строенье храмов
пожертвуй хоть копеечку,
лепта воздастся тебе сторицей!
ХОЗЯЙКА
Ах ты, Господи!
Старцы честные!
Дура я, дура окольная,
старая греховодница! (Бежит к окну.)
Так и есть!
Они… честные старцы! (Идёт к двери и отворяет её. Варлаам и Мисаил входят, за ними Самозванец под именем Григория, одет крестьянином.)
ВАРЛААМ
Жена, мир дому твоему!
ХОЗЯЙКА
Чем-то мне вас потчевать, старцы честные?
МИСАИЛ (смиренно)
Чем Бог послал, хозяюшка. (Варлаам толкает Мисаила.)
ВАРЛААМ
Нет ли вина?
ХОЗЯЙКА
Как не быть, отцы мои! Сейчас вынесу. (Хозяйка уходит. Варлаам наблюдает за Григорием.)
ВАРЛААМ (к Григорию)
Что ж ты призадумался, товарищ?
Вот и граница литовская,
до которой тебе так хотелось добраться.
ГРИГОРИЙ
Пока не буду в Литве,
не могу быть спокоен.
ВАРЛААМ
Да что тебе Литва
так слюбилась?
Вот мы, отец Мисаил,
да аз многогрешный,
как утекли из монастыря,
так и в ус себе не дуем.
Литва ли, Русь ли,
что гудок, что гусли,
всё нам равно: было б вино… (Хозяйка вносит вино.)
А вот и оно!
ХОЗЯЙКА (Ставит вино на стол.)
Вот вам, отцы мои,
пейте на здоровье.
МИСАИЛ И ВАРЛААМ
Спасибо, хозяюшка, Бог тебя благослови!
ВАРЛААМ
Как во городе было во Казани.
Грозный царь пировал да веселился.
Он татарей бил нещадно,
чтоб им было неповадно
вдоль по Руси гулять.
Царь подходом подходил
да под Казань-городок;
он подкопы подкопал
да под Казанку под реку.
Как татаре-ти по городу похаживают,
на царя Ивана-ти поглядывают,
зли татарове!
Грозный царь-от закручинился,
он повесил головушку
на правое плечо.
Уж как стал царь пушкарей сзывать,
пушкарей всё зажигальщиков,
зажигальщиков!
Задымилася свечка воску ярова,
подходил молодой пушкарь-от
к бочечке.
А и с порохом-то бочка
закружилася.
Ой, по подкопам покатилася,
да и грохнула.
Завопили, загалдели зли татарове,
благим матом заливалися.
Полегло татаровей тьма-тьмущая,
полегло их сорок тысячей да три тысячи.
Так-то во городе было во Казани…
Э! (к Григорию)
Что ж ты не подтягиваешь, да и не потягиваешь?
ГРИГОРИЙ
Не хочу.
МИСАИЛ
Вольному воля!
ВАРЛААМ
А пьяному рай, отец Мисаил!
Выпьем чарочку
за шинкарочку!
Однако, брат, когда я пью,
то трезвых не люблю:
ино дело пьянство,
ино дело чванство;
хочешь жить, как мы —
милости просим!
Нет — так убирайся, проваливай!
ГРИГОРИЙ
Пей, да про себя разумей, отец Варлаам!
ВАРЛААМ
Про себя!
Да что мне про себя разуметь? Эх!
Как едет ён, едет ён, ён…
Да погоняет ён.
Шапка на ём торчит как рожон,
весь, ах, весь-то грязён. (Дремлет.)
ГРИГОРИЙ (подходя к Хозяйке)
Хозяйка! Куда ведёт эта дорога?
ХОЗЯЙКА
А в Литву, кормилец.
ГРИГОРИЙ
А далече до Литвы?
ХОЗЯЙКА
Нет, родимый, недалече,
к вечеру можно поспеть,
кабы не заставы.
ГРИГОРИЙ
Как? Заставы?
ХОЗЯЙКА
Кто-то бежал из Москвы,
так велено всех задерживать
да осматривать.
ГРИГОРИЙ (про себя)
Э! Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!
ВАРЛААМ (в полудрёме)
Свалился ён,
лежит ён, ён,
да встать не может ён. (Дремлет.)
ГРИГОРИЙ (к Хозяйке)
А кого им надо?
ХОЗЯЙКА
Уж не знаю, вор ли,
разбойник какой,
только проходу нет
от приставов проклятых.
ГРИГОРИЙ (задумчиво)
Так…
ХОЗЯЙКА
А чего поймают?
Ничего, ни беса лысого!
Будто только и пути, что столбовая!
Вот, хоть отсюда:
вороти налево, да по тропинке
и иди до Чеканской часовни,
что на ручью;
а оттуда на Хлопино,
а там на Зайцево,
а тут уж всякий мальчишка
до Литвы тебя проводит…
От этих приставов только и толку,
что теснят прохожих
да обирают нас, бедных…
ВАРЛААМ (Потягивается.)
Приехал ён,
да в дверь тук, тук!
Да что есть моченьки
тук, тук, тук! (Сильный стук в дверь.)
ХОЗЯЙКА
Что там ещё? (Идёт к окну и пристально всматривается.)
Вот они, проклятые!
Опять с дозором идут!
ВАРЛААМ
Как едет ён,
едет ён, ён
да погоняет… (Входят приставы и у дверей наблюдают за монахами. Потом подходят сзади к Варлааму.)
ПРИСТАВ
Вы что за люди?
МИСАИЛ И ВАРЛААМ (жалобно и со смирением)
Старцы смиренные, иноки честные,
ходим по селениям,
собираем милостыньку.
ПРИСТАВ (к Григорию)
А ты кто такой?
МИСАИЛ И ВАРЛААМ
Наш товарищ.
ГРИГОРИЙ (небрежно)
Мирянин из пригорода…
Проводил старцев до рубежа… (кланяясь)
Иду восвояси.
ПРИСТАВ (к своему товарищу)
Парень-то, кажется, гол:
плоха пожива…
Вот разве старцы… Гм! (Откашливается и подходит к столу.)
Ну, отцы мои, каково промышляете?
ВАРЛААМ
Ох! Плохо, сыне, плохо!
Христиане скупы стали,
деньгу любят, деньгу прячут,
мало Богу дают.
Прииде грех велий на языцы земнии.
Ходишь-ходишь, молишь-молишь,
Еле-еле три полушки вымолишь.
Что делать?
С горя и остальное пропьешь.
Ох, пришли наши последние времена!
ХОЗЯЙКА
Господи, помилуй и спаси нас! (Пристав всматривается в Варлаама.)
ВАРЛААМ
Что ты на меня так пристально смотришь?
ПРИСТАВ
А вот что!
Алёха! При тебе указ?
Давай сюда! (Берёт указ и обращаясь к Варлааму.)
Видишь: из Москвы бежал
некий еретик Гришка Отрепьев.
Знаешь ли ты это?
ВАРЛААМ
Не знаю.
ПРИСТАВ
Ну, и царь велел его, еретика,
изловить и повесить.
Слыхал ли ты это?
ВАРЛААМ
Не слыхал.
ПРИСТАВ
Читать умеешь?
ВАРЛААМ
Нет, сыне, не умудрил Господь.
ПРИСТАВ
Так вот тебе указ.
ВАРЛААМ
На что он мне?
ПРИСТАВ
Этот еретик, разбойник, вор Гришка — ты!
ВАРЛААМ
Вона! Что ты, Господь с тобой!
ХОЗЯЙКА
Господи, и старца-то
в покое не оставят!
ПРИСТАВ
Эй, кто здесь грамотный? (Григорий подходит.)
ГРИГОРИЙ
Я грамотный.
ПРИСТАВ
Эва! Ну, читай… Вслух читай!
ГРИГОРИЙ (Читает)
«Чудова монастыря недостойный
чернец Григорий, из рода Отрепьевых.
Наущен диаволом, вздумал смущать
святую братию всякими соблазны
и беззакониями.
А бежал он, Гришка,
к границе Литовской.
И царь приказал изловить его… «
ПРИСТАВ
И повесить!
ГРИГОРИЙ (к Приставу)
Здесь не сказано «повесить».
ПРИСТАВ
Врёшь!
Не всяко слово в строку пишется.
Читай: «изловить и повесить».
ГРИГОРИЙ
«И повесить». (Читает.)
«А лет ему… Гришке… « (глядя на Варлаама.)
«…от роду… пятьдесят…
Борода седая, брюхо толстое, нос красный… «
ПРИСТАВ
Держи его! Держи, ребята! (Все бросаются на Варлаама, он быстро отбрасывает их в сторону.)
ВАРЛААМ (сжав кулаки, в боевой позе)
Что вы! Пострелы окаянные!
Чего пристали?
Ну какой я Гришка? (Выхватывает у Григория указ.)
Нет, брат, молод шутки шутить!
Хоть по складам умею,
хоть плохо разбираю,
а разберу, разберу,
коль дело-то до петли доходит! (Читает по складам.)
«А ле … ле-ты… а ле-ты ему…
Двадцать!»
Где ж тут пятьдесят? Видишь! Двадцать!
«А росту он среднего, волосы… рыжие,
на носу… на носу бородавка, на лбу… другая,
одна рука… рука… короче… короче другой… « (Всматривается в Григория.)
Да это уж не… (Григорий замахивается ножом и выскакивает в окно.)
МИСАИЛ, ВАРЛААМ И ПРИСТАВ
Держи, держи, держи его!
ВАРЛААМ
Держи!
ПРИСТАВ
Держи!
МИСАИЛ
Держи его! (Выбегают в дверь с криком: «Держи вора!»)
Действие второе
(Внутренность царского терема в Московском Кремле. Пышная обстановка. Ксения плачет над портретом жениха. Царевич занят «Книгою Большого Чертежа». Мамка за рукодельем.)
КСЕНИЯ
Где ты, жених мой?
Где ты, мой желанный?
Во сырой могилке,
на чужой сторонке
лежишь одиноко,
од камнем тяжёлым…
Не видишь ты скорби,
не слышишь ты плача,
плача голубки,
как ты, одинокой…
МАМКА
Ау! Полно, царевна, голубушка!
Полно плакать да убиваться.
КСЕНИЯ
Ах, грустно, мамушка, так грустно!
МАМКА
И, что ты, дитятко!
Девичьи слёзы, что роса:
взойдет солнышко, росу высушит.
Не клином свет сошёлся!
Найдём мы жениха
и пригожего, и приветливого…
Забудешь про Ивана Королевича…
КСЕНИЯ
Ах, нет, нет, мамушка!
Я и мёртвому буду ему верна.
МАМКА
Вот как!
Мельком видела, уж иссохнула…
Скучно было девице одной,
полюбился молодец лихой.
Как не стало молодца того,
разлюбила девица его.
Эх, голубка, то-то твоё горе!
Лучше прислушай-кась, что я тебе скажу.
Как комар дрова рубил,
комар воду возил,
клопик тесто месил,
комару обед носил.
Налетела стрекоза
на поповы на луга,
и давай кутить, мутить,
сено в реку воротить.
Осерчал комар
за попов товар,
побежал бегом за сеном,
стал гонять стрекоз поленом.
На комарью на беду
то полено сорвалось,
по стрекозам не попало,
рёбра комару сломало.
На подмогушку ему
раным-рано поутру
клоп лопату приволок,
комару под самый бок.
Да не вздужил, изнемог,
комара поднять не смог.
Животочек надорвал…
Богу душеньку отдал…
ФЕОДОР
Эх, мама, мамушка,
вот так сказочка!
Вела за здравье,
свела за упокой!
МАМКА
Ништо, царевич!
Аль лучше знаешь?
Похвастай-кась!
Мы слушать терпеливы.
Мы ведь у батюшки царя Ивана
терпенью обучались. Ну-кась!
ФЕОДОР
Ой, мама!
Смотри, не вытерпишь!
Сама подтянешь. (Игра в хлёст. Феодор увлекает мамку в игру. Оба ходят в круги, хлопая в ладоши, стараясь хлестнуть, пятнать друг друга.)
Сказочка про то и про сё:
как курочка бычка родила,
поросёночек яичко снёс.
Сказка поётся,
дурням не даётся… (Встаёт, становится против мамки и в течение песенки бьёт в ладоши, делая по одному удару на такт.)
Туру, туру, петушок,
ты далёко ль отошёл?
За море, за море,
к Киеву ко городу.
Там дуб стоит развесистый,
на дубу сыч сидит увесистый. (Мамка бьёт в ладоши.)
ФЕОДОР И МАМКА
Сыч глазом моргнёт,
сыч песню поёт. (Мамка вскакивает.)
Дзинь, дзинь, передзинь,
постригули, помигули,
тень, тень, потетень,
за колоду да на пень!
Шагом, магом, четвертагом.
ФЕОДОР (Перестаёт бить в ладоши).
Как однажды попадья
зародила воробья:
совсем воробей,
совсем молодой,
длиноносенький,
востроносенький.
Полетел воробей
прямо в гости к сычу.
ФЕОДОР И МАМКА
Стал шептать на ушко усатому (Феодор и мамка бьют в ладоши и постепенно сходятся.)
МАМКА
Парни дьяковы горох молотили,
цепы поломали, в овин побросали.
Овин загорелся, полымем пышет,
дьяку в окно стало видно его.
ФЕОДОР И МАМКА
Дьяк испугался, залез под кадушку,
щемил себе ушко…
ФЕОДОР
Писарь с печи оборвал плечи.
Дьякова жена калачей напекла.
Набежали пристава,
все поели калачи…
ФЕОДОР И МАМКА
Сам дьяк Лука
съел корову да быка,
семьсот поросят,
одни ножки висят…
(Входит Борис.)
ФЕОДОР (Бьёт Мамку по плечу.)
Хлёст! (Увидев Бориса, Мамка приседает к полу.)
МАМКА
Ахти!
БОРИС
Чего? Аль лютый зверь наседку всполохнул?
МАМКА
Царь-государь, помилуй!
Под старость-то пуглива больно стала.
БОРИС
Что, Ксения? Что, бедная голубка?
В невестах уж печальная вдовица!
Всё плачешь ты о мёртвом женихе.
КСЕНИЯ
О, государь!
Не огорчайся ты слезой девичьей!
Девичье горе так легко, ничтожно
перед твоею скорбью.
БОРИС
Дитя моё, моя голубка!
Беседой тёплою с подругами в светлице
рассей свой ум от дум тяжёлых.
Иди, дитя! (Ксения уходит с Мамкой. Борис смотрит вослед дочери, потом подходит к Феодору.)
А ты, мой сын, чем занят? Это что?
ФЕОДОР
Чертёж земли Московской,
наше царство, из края в край.
Вот видишь: вот Москва,
вот Новгород, а вот Казань… Астрахань.
Вот море, Каспий-море;
вот пермские дремучие леса.
А вот Сибирь.
БОРИС
Как хорошо, мой сын!
Как с облаков, единым взором,
ты можешь обозреть всё царство:
границы, реки, грады.
Учись, Феодор!
Когда-нибудь, и скоро, может быть,
тебе всё это царство достанется.
Учись, дитя! (Борис идёт к столу и садится в раздумье, перебирая свитки и пергаменты.)
Достиг я высшей власти.
Шестой уж год я царствую спокойно.
Но счастья нет моей измученной душе!
Напрасно мне кудесники сулят
дни долгие, дни власти безмятежной.
Ни жизнь, ни власть, ни славы обольщенья,
ни клики толпы меня не веселят!
В семье своей я мнил найти отраду.
Готовил дочери веселый брачный пир,
моей царевне, голубке чистой.
Как буря, смерть уносит жениха…
Тяжка десница грозного судии,
ужасен приговор душе преступной…
Окрест лишь тьма
и мрак непроглядный!
Хотя мелькнул бы луч отрады!
И скорбью сердце полно,
тоскует, томится дух усталый.
Какой-то трепет тайный…
Всё ждёшь чего-то…
Молитвой тёплой к угодникам божьим
я мнил заглушить души страданья…
В величье и блеске
власти безграничной,
Руси владыка, у них я
слёз просил мне в утешенье…
А там донос, бояр крамолы,
козни Литвы и тайные подкопы,
глад, и мор, и трус, и разоренье…
Словно дикий зверь,
рыщет люд зачумлённый,
голодная, бедная стонет Русь…
И в лютом горе, ниспосланном Богом
за тяжкий мой грех в испытанье,
виной всех зол меня нарекают,
клянут на площадях имя Бориса!
И даже сон бежит,
и в сумраке ночи
дитя окровавленное встаёт…
Очи пылают, стиснув ручонки,
молит пощады…
И не было пощады!
Страшная рана зияет,
слышится крик его предсмертный…
О, Господи, Боже мой!
МАМКА (за сценой)
Ай, кыш!
БОРИС
Что такое?
МАМКА (за сценой)
Ай, кыш, кыш! Ахти!
БОРИС (к Феодору)
Узнай, что там случилось? (Феодор выходит.)
МАМКА (за сценой)
Кыш, кыш! Ай!
БОРИС
Эк воют-то!
МАМКА (за сценой)
Кыш, кыш!, кыш! Ой, лихонько!..
Входит ближний боярин и бьёт челом, протягивая руки.)
БОРИС (к Боярину)
Ты зачем?
БОЯРИН
Великий государь!
Тебе князь Василий Шуйский челом бьёт.
БОРИС
Шуйский? Зови!
Скажи, что рады видеть князя
и ждём его беседы.
БОЯРИН (Приподнимается и шепчет на ухо Борису.)
Вечор Пушкина холоп
пришёл с доносом на Шуйского,
Мстиславского и прочих, и на хозяина:
ночью тайная беседа шла у них,
гонец из Кракова приехал и привёз…
БОРИС
Гонца схватить! (Боярин уходит. Входит Феодор.)
Ага, Шуйский князь… (к Феодору)
Ну, что? С чего там дуры бабы взвыли?
БОРИС
Нет, нет, дитя.
Всё. Слышишь? Всё, как было.
ФЕОДОР
Попинька наш сидел с мамками в светлице,
без умолку болтал, весел был и ласков.
К мамушкам подходил, просил чесать головку,
к каждой он подходил, черёд им соблюдая.
Мамка Настасья чесать не захотела.
Попинька, осердясь, назвал мамку дурой.
Мамка с обиды, что ль, хвать его по шейке.
Попка как закричит, дыбом встали перья.
Ну его ублажать, угощать его сластями,
всем причетом молить, ласкать его, покоить.
БОРИС
Ну, уж дуры.
ФЕОДОР
Да нет, не тут-то было.
Хмурый такой сидит, нос уткнувши в перья.
БОРИС
Ещё бы.
ФЕОДОР
На сласти не глядит. Что-то всё бормочет.
Вдруг к мамке подскочил, чесать что не хотела,
давай её долбить, та и грохнулась об пол.
Тут мамки со страстей словно взбеленились,
стали махать, кричать, попиньку загнать хотели.
Да не в впросак, попка каждую отметил.
Вот, отче государь, они, глядишь, и взвыли,
думу царскую твою думать помешали.
Вот, кажись, и всё. Всё как было.
БОРИС
Мой сын, моё дитя родное!
С каким искусством, как бойко
ты вёл свой рассказ правдивый;
как просто, бесхитростно, ловко,
сумел описать случай потешный.
Вот сладкий плод ученья,
истины святой ума окрыленье.
О, если б я мог тебя царём увидеть,
Руси правителем державным.
О, с каким восторгом,
презрев соблазны власти,
на то блаженство я променял бы
посох царский.
Но когда, дитя, правителем ты станешь,
старайся избирать советников надёжных;
бойся Шуйского изветов коварных. (Тихо входит Шуйский.)
Советник мудрый, но лукав и зол.
ШУЙСКИЙ
Великий государь, челом бью.
БОРИС
А, преславный вития,
достойный коновод толпы безмозглой;
преступная глава бояр крамольных,
царского престола супостат.
Наглый лжец, трижды клятву преступивший,
хитрый лицемер, льстец лукавый,
просвирня под шапкою боярской,
обманщик, плут!
ШУЙСКИЙ
При царе Иване (покой, Господи, его душу),
Шуйские князья не тем почётом отличались.
БОРИС
Что? Да царь Иван Васильич Грозный
охотно бы завёл с тобой иную речь.
Он вас всех, крамольников, ведь тешил.
Потешил бы тебя посохом железным,
почётной плахой бы уважил.
ШУЙСКИЙ
Царь…
БОРИС
Что, что скажешь, Шуйский князь?..
ШУЙСКИЙ (приближаясь к Борису)
Царь! Есть… вести,
и вести важные для царства твоего…
БОРИС
Не те ль, что Пушкину,
или тебе там, что ль,
привёз посол потайный от соприятелей,
бояр опальных?
ШУЙСКИЙ
Да, государь!
В Литве явился самозванец,
король, паны и папа за него!
БОРИС (приподнимаясь, тревожно)
Чьим же именем на нас он ополчиться вздумал?
Чьё имя негодяй украл? Чьё имя?
ШУЙСКИЙ
Конечно, царь, сильна твоя держава.
Ты милостью, раденьем и щедротой
усыновил сердца своих рабов,
душою преданных престолу твоему.
Хотя и больно мне, великий государь,
хотя и кровью моё сердце обдаётся,
а от тебя скрывать не смею,
что если дерзости исполненный бродяга
с Литвы границу нашу перейдёт,
к нему толпу, быть может, привлечёт
Димитрия воскреснувшее имя!
БОРИС (вскочив)
Димитрия? (к Феодору)
Царевич, удались!
ФЕОДОР
О, государь, дозволь мне при тебе остаться,
узнать беду, грозящую престолу твоему…
БОРИС
Нельзя… Нельзя, дитя! Царевич! Царевич, повинуйся! (Феодор уходит.)
БОРИС
Взять меры сей же час,
чтоб от Литвы Русь оградилась заставами,
чтоб ни одна душа не перешла за эту грань…
Ступай, Нет! Постой… постой, Шуйский!
Слыхал ли ты когда-нибудь,
чтоб дети мёртвые
из гроба выходили…
Допрашивать царей… царей… законных,
избранных всенародно,
увенчанных великим патриархом?
Ха, ха, ха, ха, ха, ха, ха… Что? Смешно? (Хватает Шуйского за ворот.)
Что ж не смеёшься? А?
ШУЙСКИЙ
Помилуй, великий государь!
БОРИС
Слушай, князь!
Когда великое свершилось злодеянье…
Когда безвременно малютка погиб…
Малютка тот… погибший…
Был… Димитрий?
ШУЙСКИЙ
Он!
БОРИС
Василий Иваныч!
Крестом тебя и Богом заклинаю,
по совести всю правду мне скажи!
Ты знаешь, я милостив.
Но, если ты хитришь, клянусь тебе,
придумаю я злую казнь, такую казнь,
что царь Иван от ужаса во гробе содрогнётся!
Ответа жду!
ШУЙСКИЙ
И ты не веришь мне.
Ужели усомнился в преданном рабе твоём
и казнью лютою стращаешь?
Не казнь страшна,
страшна твоя немилость!
В Угличе, в соборе,
пред всем народом,
пять с лишком дней
я труп младенца посещал.
Вокруг него тринадцать тел лежало,
обезображенных, в крови,
в лохмотьях грязных,
и по ним уж тление
заметно пробегало.
Но детский лик царевича
был светел, чист и ясен.
Глубокая, страшная зияла рана,
а на устах его непорочных
улыбка чудная играла.
Казалося, в своей он колыбельке
спокойно спит, сложивши ручки
и в правой крепко сжав игрушку детскую…
БОРИС
Довольно! (Делает знак Шуйскому удалиться. Шуйский уходит, оглядываясь на Бориса. Борис опускается в кресло.)
Уф, тяжело! Дай дух переведу…
Я чувствовал, вся кровь
мне кинулась в лицо
и тяжко опускалась.
О совесть лютая,
как тяжко ты караешь!
Ежели в тебе пятно единое,
единое случайно завелося,
душа сгорит, нальётся сердце ядом,
так тяжко, тяжко станет,
что молотом стучит в ушах
укором и проклятьем…
И душит что-то… (глухо)
Душит…
И голова кружится…
В глазах… дитя… окровавленное!
Вон… вон там, что это?
Там, в углу…
Колышется, растёт…
Близится, дрожит и стонет… (говорком)
Чур, чур…
Не я… не я твой лиходей…
Чур, чур, дитя!
Не я… не я…
Воля народа! Чур, дитя! Чур!
Господи!
Ты не хочешь смерти грешника,
помилуй душу преступного
царя Бориса!
Действие третье
Картина первая (Уборная Марины Мнишек в Сандомире. Марина за туалетом. Девушки занимают Марину песнями.)
ДЕВУШКИ
На Висле лазурной, под ивой тенистой,
есть чудный цветочек, он снега белее,
в зеркальные воды лениво глядится,
любуясь своею роскошной красою.
Над чудным цветочком, блистая на солнце,
рой бабочек резвых играет, кружится;
пленённый чудесной красою цветочка,
прелестных листочков не смеет коснуться.
И чудный цветочек, кивая головкой,
в зеркальные воды лениво глядится.
МАРИНА (к горничной)
Алмазный мой венец!
ДЕВУШКИ
А в замке весёлом красавица панна,
цветочка речного
милее, нежнее, белее, нежнее,
на славу и радость всего Сандомира
роскошно цветёт.
Немало молодцов, блестящих и знатных,
в невольном смущеньи
пред нею преклонялись,
улыбку красотки блаженством считая,
у ног чародейки весь мир забывая.
А панна-красотка лукаво смеялась
над речью любовной, над страстью их пылкой,
томленьям и мукам сердец их смущённых
не внемля.
МАРИНА
Довольно! (Встаёт.)
Красотка панна благодарна
за ласковое слово и за сравненье
с тем цветочком чудным,
что белее снега.
Но панна Мнишек недовольна
ни речью вашей льстивой,
ни бессмысленным намёком
на каких-то молодцов блестящих,
что целою толпою у ног её лежали,
в блаженстве утопая…
Нет, не этих песен нужно
панне Мнишек,
не похвал своей красе
от вас ждала я…
А тех песенок чудесных,
что мне няня напевала:
о величье, о победах
и о славе воев польских,
о всемощных польских девах,
о побитых иноземцах…
Вот что нужно панне Мнишек,
эти песни ей отрада!
(к девушкам)
Ступайте!
(горничной)
Ты, Рузя, мне не нужна сегодня. Отдохни…
(Горничная и девушки уходят.)
Скучно Марине,
ах, как скучно-то!
Как томительно и вяло
дни за днями длятся.
Пусто, глупо так, бесплодно.
Целый сонм князей и графов,
и панов вельможных
не разгонит скуки адской.
Но лишь там, в туманной дали,
зорька ясная блеснула;
то московский проходимец
панне Мнишек приглянулся.
Мой Димитрий, мститель грозный,
мститель беспощадный,
божий суд и божья кара
за царевича-малютку,
жертву власти ненасытной,
жертву алчности Бориса,
жертву злобы Годунова.
Разбужу же я магнатов сонных;
блеском злата и добычи
заманю я шляхту.
А тебя, мой самозванец,
мой любовник томный,
опою тебя слезами страсти жгучей,
задушу тебя в объятьях, зацелую,
милый, мой царевич, мой Димитрий,
мой жених названный.
Нежным лепетом любовным
слух твой очарую,
мой царевич, мой Димитрий,
мой любовник томный!
Панне Мнишек слишком скучны
страсти томной излиянья,
пылких юношей моленья,
речи пошлые магнатов.
Панна Мнишек славы хочет,
панна Мнишек власти жаждет!
На престол царей московских
я царицей сяду,
и в порфире златотканой
солнцем заблистаю,
и сражу красой чудесной
я москалей тупоумных,
и стада бояр кичливых
бить челом себе заставлю.
И прославят в сказках,
былях, небылицах
гордую свою царицу
тупоумные бояре!
Ха, ха, ха, ха, ха, ха, ха, ха! (Рангони показывается в дверях. Марина вскрикивает, увидев его.)
А! Ах, это вы, мой отец!
МАРИНА
Отец мой, вы не просить должны.
Марина Мнишек дочерью послушною была и будет
святой, апостольской и нераздельной церкви.
РАНГОНИ
Церковь Божия оставлена, забыта,
лики светлые святых поблёкли,
веры живой источник чистый глохнет,
огнь кадильниц благовонных меркнет,
зияют раны святых страстотерпцев,
скорбь и стоны в обителях горних,
льются слёзы пастырей смиренных!
МАРИНА
Отец мой! Вы… вы смущаете меня.
Болью жгучею речь ваша скорбная
в слабом моём сердце отдаётся.
РАНГОНИ
Дочь моя! Марина!
Провозвести еретикам москалям веру правую!
Обрати их на путь спасенья,
сокруши дух раскола греховный.
И прославят Марину святую
пред престолом творца лучезарным
ангелы господни!
МАРИНА
И прославят Марину святую
пред престолом творца лучезарным
ангелы господни!
У! Грех какой!
Отец мой, соблазном страшным
вы искусили душу грешную
неопытной и ветреной Марины…
Нет, не мне, привыкшей к блеску
в вихре света и пиров весёлых,
нет, не мне на долю пало
церковь божию прославить.
Я бессильна…
РАНГОНИ
Красою своею плени самозванца!
Речью любовною, нежною, пылкою
страсть зарони в его сердце,
пламенным взором, улыбкой чарующей
разум его покори.
Страх суеверный, нелепый презри,
угрызения совести жалкой,
брось предрассудок, пустой и ничтожный,
скромности ложной и вздорной девичьей.
Порою гневом притворным,
капризною прихотью женской,
порою тонкою лестью,
искусным и ловким обманом
искуси его, обольсти его.
И, когда истомлённый, у ног твоих дивных,
в восторге безмолвном ждать будет велений,
клятву потребуй святой пропаганды!
МАРИНА
Того ли мне нужно!
РАНГОНИ
Как? И ты дерзновенно противишься церкви!
Если за благо признано будет,
должна ты пожертвовать будешь
без страха и без сожаленья честью своею!
МАРИНА
Что? Дерзкий лжец! Кляну твои речи лукавые,
сердце твоё развращённое,
Кляну тебя всей силой презрения.
Прочь с глаз моих!
РАНГОНИ
Марина!
Пламенем адским глаза твои заблистали,
уста исказились, щёки поблёкли;
от дуновенья нечистого исчезла краса твоя.
МАРИНА
О, Боже, защити меня!
Боже, научи меня!
РАНГОНИ
Духи тьмы тобой овладели,
гордыней бесовской твой ум помрачили,
в грозном величьи, на крыльях адских
сам сатана парит над тобою!
МАРИНА (Вскрикивает.)
А!
РАНГОНИ
Смирись пред божьим послом!
Предайся мне всей душою,
своим всем помыслом, желаньем и мечтою;
моею будь рабой!
Картина вторая (Замок Мнишков в Сандомире. Сад. Фонтан. Лунная ночь. Самозванец выходит из замка, мечтая.)
САМОЗВАНЕЦ
В полночь… в саду… у фонтана…
О, голос дивный! Какой отрадой
ты мне наполнил сердце!
Придёшь ли ты, желанная?
Придёшь ли, голубка моя легкокрылая?
Аль позабыла ты буйного сокола,
что по тебе грустит, надрывается…
Приветом ласковым, речью нежною
ты утоли муку сердца безысходную.
Марина! Марина! Откликнись, о, откликнись!
Приди, приди, я жду тебя!
На зов откликнись, отзовись!
Нет! Нет ответа…
(Возникает Рангони.)
РАНГОНИ
Царевич!
САМОЗВАНЕЦ
Опять за мной.
Как тень преследуешь меня.
РАНГОНИ
Светлейший, доблестный царевич,
я послан к вам
гордою красавицей Мариной.
САМОЗВАНЕЦ
Мариной?
РАНГОНИ
Послушной, нежной дочерью,
мне небом вручённой.
Она умоляла сказать вам,
что много насмешек злобных
пришлось перенесть ей,
что вас она любит,
что будет к вам…
САМОЗВАНЕЦ
О, если ты не лжёшь,
если не сам сатана
шепчет те речи чудесные…
Вознесу её, голубку,
пред всею русскою землёй,
возведу её, голубку,
на царский престол,
ослеплю её красою
православный люд! (всматриваясь в лицо Рангони)
Злой демон!
Ты как тать ночной, закрался мне в душу,
ты вырвал из груди моей признанье…
Ты о любви Марины лгал?
РАНГОНИ
Лгал?.. Я лгал?
И пред тобою, царевич?..
Да по тебе одном
и день, и ночь она томится и страдает,
о судьбе твоей завидной
в тиши ночной мечтает.
О, если б ты любил её,
если б ты знал её терзанья,
гордых панов насмешки,
зависть их жён лицемерных,
пошлые сплетни, бредни пустые
о тайных свиданьях, о поцелуях,
рой оскорблений невыносимых;
о, ты не отвергал бы тогда
мольбы моей скромной, моих уверений,
ложью не назвал бы муку бедной Марины.
САМОЗВАНЕЦ
Довольно!
Слишком много упрёков,
слишком долго скрывал я
от людей своё счастье!
Я за Марину грудью стану,
я допрошу панов надменных,
коварство жён их бесстыдных разрушу,
я осмею их жалкую злобу.
Пред целой толпою бездушных паненок
откроюсь в любви безграничной Марине. (пылко)
Я брошусь к ногам её, умоляя
не отвергать пылкой страсти моей,
быть мне женою, царицею, другом…
РАНГОНИ (в сторону)
Вспомоществуй, святой Игнатий.
САМОЗВАНЕЦ
Ты, отрекшийся от мира,
проклятью предавший все радости жизни,
мастер великий в любовном искусстве,
заклинаю тебя всей силой клятвы твоей,
всей силой жажды блаженства небесного!
Веди меня к ней,
о, дай мне увидеть её,
дай сказать о любви моей
о страданьях моих,
и нет той цены, что смутила б меня!
РАНГОНИ
Смиренный, грешный богомолец
за ближних своих,
о страшном дне последнего суда,
о грозной каре господней,
грядущей в тот день,
всечасно помышляющий,
труп давно оживший,
хладный камень может ли желать
сокровищ жизни?
Но если, Димитрий, внушеньем божьим,
не отвергнет желаний смиренных…
Не покидать его как сына,
следить за каждым шагом его и мыслью,
беречь и охранять его…
САМОЗВАНЕЦ
Да, я не расстанусь с тобой,
только дай мне увидеть Марину мою,
обнять её…
САМОЗВАНЕЦ
Путь идут, я встречу их с почётом,
по сану доблести и чести…
РАНГОНИ
Опомнись, царевич!
Ты погубишь себя,
ты выдашь Марину,
уйди скорее.
(Рангони уводит Самозванца. Из замка выходит толпа гостей.)
МАРИНА (Идёт под руку со старым паном.)
Вашей страсти я не верю, пане,
ваши клятвы, уверенья — всё напрасно,
и не можете вы, пане,
речью вашей обмануть. (Проходят.)
ПАНЫ
И Московско царство
мы полоним живо!
И москалей пленных
приведём к вам, панны!
А войска Бориса
разобьём наверно!
ПАННЫ
Ну, так что же долго медлить, паны, вам!
На Москву скорей идите вы;
вы Бориса в плен берите,
что же долго медлить вам!
ПАНЫ
На Москву спешить должны мы,
взять, взять, в плен Бориса взять! (возвращаясь из сада в замок)
Для Речи Посполитой
надо разорить гнездо москалей!
ПАННЫ
Марина не сумеет.
Красива, но суха, надменна, зла…
МАРИНА (входя в замок, к гостям)
Вина, вина, панове!
ПАННЫ И ПАНЫ
Пьём бокал за здравье Мнишков!
ПАНЫ
Пьём, паны, Марины здравье!
ПАННЫ
Венгерским пьём
за здравье панны Мнишек!
ПАНЫ (Следуют за Мариной в замок.)
Панну чествуем венгерским!
Слава царскому венцу Марины!
ПАННЫ И ПАНЫ (за сценой)
Виват! Виват! Виват! Виват! Виват!
САМОЗВАНЕЦ (Вбегает.)
Иезуит лукавый, крепко сжал меня
в когтях твоих проклятых.
Я только мельком издали
успел взглянуть на дивную Марину,
украдкой встретить блеск чарующий
очей её чудесных.
А сердце билось сильно,
так сильно билось,
Что не раз толкало с бою взять свободу,
подраться с покровителем незваным,
отцом моим духовным!..
Под болтовню несносную его речей
до наглости лукавых,
я видел под руку с паном беззубым
надменную красавицу Марину;
пленительной улыбкой сияя,
прелестница шептала
о ласке нежной,
о страсти тихой,
о счастьи быть супругой…
Супругой беззубого кутилы!
Когда судьба сулит ей
любви блаженство и славу,
венец златой и царскую порфиру!..
Нет, к чёрту всё!
Скорее в бранные доспехи!
Шелом и меч булатный, —
и на коней! Вперёд! На смертный бой!
Мчаться в главе дружины хороброй,
встретить лицом к лицу вражьи полки,
с боя, со славой взять наследный престол!
МАРИНА (Входит.)
Димитрий! Царевич! Димитрий!
САМОЗВАНЕЦ
Она! Марина! (Идёт навстречу.)
Здесь моя голубка, красавица моя!
О, как томительно и долго
длились минуты ожиданья,
сколько мучительных сомнений,
сердце терзая,
светлые думы мои омрачали,
любовь мою и счастье
проклинать заставляли…
МАРИНА
Знаю, всё знаю!
Ночей не спишь, мечтаешь ты,
и день, и ночь мечтаешь о своей Марине!
Нет, не для речей любви,
не для бесед пустых и вздорных
я пришла к тебе. Ты наедине с собою
можешь млеть и таять от любви ко мне.
САМОЗВАНЕЦ
Марина!
МАРИНА
Нет, меня не удивят, ты должен знать,
ни жертвы, ни даже смерть твоя
из-за любви ко мне.
Когда ж царём ты будешь на Москве?
САМОЗВАНЕЦ
Царём? Марина, ты пугаешь сердце!
Ужели власть, сияние престола,
холопов подлых рой,
их гнусные доносы
в тебе могли бы заглушить
святую жажду любви взаимной,
отраду ласки сердечной,
объятий жарких
и страстных восторгов чарующую силу?
МАРИНА
Конечно! Мы и в хижине убогой
будем счастливы с тобой;
что нам слава, что нам царство?
Мы любовью будем жить одной!
Если вы, царевич, одной любви хотите,
в Московии найдётся для вас немало женщин
красивых, румяных, бровь соболиная…
САМОЗВАНЕЦ
Тебя, тебя одну, Марина,
я обожаю всей силой страсти,
всей жаждой неги и блаженства.
Сжалься над скорбью бедной души моей…
Не отвергай меня!
МАРИНА
Так не Марину,
вы только женщину во мне любили?
Лишь престол царей московских,
лишь златой венец державный
искусить меня могли бы.
САМОЗВАНЕЦ
Ты ранишь сердце мне, жестокая Марина;
от слов твоих могильный хлад на душу веет.
Видишь, я у ног твоих,
у ног твоих молю тебя:
не отвергай любви моей безумной!
МАРИНА
Встань, любовник нежный.
Не томи себя мольбой напрасной.
Встань, страдалец томный!
Мне жаль тебя, мне жаль, мой милый.
Изнемог ты, истомился
от любви к своей Марине,
день и ночь о ней мечтаешь,
бросил думать о престоле,
о борьбе с царём Борисом…
Прочь, бродяга дерзкий!
САМОЗВАНЕЦ
Марина, что с тобой?
МАРИНА
Прочь, приспешник панский!
Прочь, холоп!
САМОЗВАНЕЦ
Стой, Марина!
Мне чудилось, ты бросила
укором тягостным
моей минувшей жизни…
Лжёшь, гордая полячка!
Царевич я!
Со всех концов Руси вожди стеклися.
Заутра в бой летим
в главе дружин хоробрых,
славным витязем — и прямо
в кремль Московский,
на отчий престол,
завещанный судьбой!
Но когда царём я сяду
в величьи неприступном,
о, с каким восторгом
я насмеюсь над тобой,
о, как охотно я посмотрю на тебя,
как ты, потерянным царством терзаясь,
рабою послушною будешь ползти
к подножью престола моего…
Всем тогда смеяться я велю
над глупою шляхтянкой!
МАРИНА
Смеяться!?
О, царевич, умоляю,
о, не кляни меня за речи злые.
Не укором, не насмешкой,
но чистой любовью звучат они,
жаждой славы твоей, жаждой величья
звучат в тиши ночной,
мой милый, о, мой коханый,
не изменит твоя Марина!
Забудь, о забудь о ней,
забудь о любви своей,
скорей, скорей на царский престол!
САМОЗВАНЕЦ
Марина! Адскую муку души моей
не растравляй любовью притворной!
МАРИНА
Люблю, тебя, мой коханый!
Мой повелитель!
САМОЗВАНЕЦ
О, повтори, повтори, Марина!
О, не дай остыть наслажденью,
дай душе отраду, моя чаровница,
жизнь моя!
МАРИНА
Царь мой! (Опускается перед Самозванцем на колени.)
САМОЗВАНЕЦ
Встань, царица моя ненаглядная!
Обними ты желанного, встань, обними!
МАРИНА
О, как сердце моё оживил ты,
повелитель мой! (Обнимаются. Появляется Рангони и наблюдает за Самозванцем и Мариной издали.)
ПАНЫ (за сценой)
Виват! Виват! Виват! Виват!
Действие четвертое
Картина первая (Площадь перед собором Василия Блаженного в Москве. Толпа обнищавшего народа бродит по сцене. Женщины сидят поодаль и в сторонке, по направлению от бокового выхода собора. Приставы часто мелькают в толпе. Входит кучка мужчин; впереди Митюха.)
ПЕРВАЯ ГРУППА МУЖЧИН
Что, отошла обедня?
ВТОРАЯ ГРУППА МУЖЧИН
Уж проклинали того.
ПЕРВАЯ ГРУППА МУЖЧИН
Кого это?
ВТОРАЯ ГРУППА МУЖЧИН
А Гришку-то, Гришку Отрепьева.
ПЕРВАЯ ГРУППА МУЖЧИН
Вот что.
МИТЮХА
Вышел это, братцы, дьякон
здоровенный да толстый,
да как гаркнет:
«Гришка Отрепьев, анафема!»
ПЕРВАЯ ГРУППА МУЖЧИН
Чего, чёрт! Что ты брешешь?
Аль белены объелся?
ВТОРАЯ ГРУППА МУЖЧИН
Взаправду, братцы!
Вот так-таки хватил:
«Гришка Отрепьев, — говорит, — анафема!»
ПЕРВАЯ ГРУППА МУЖЧИН
Ха, ха, ха, да ну их!
Царевичу плевать, что Гришку проклинают.
Нешто он Гришка?
ВТОРАЯ ГРУППА МУЖЧИН
Вестимо!
МИТЮХА
А царевичу пропели вечную память.
ПЕРВАЯ ГРУППА МУЖЧИН
Вона! Час от часу не легче!
Живому-то? Вот безбожники-то, право!
Живому царевичу! Ну, погоди ужо!
Задаст он, знать, Борису! (Оглядываются.)
Уж под Кромы, бают, подошёл.
ВТОРАЯ ГРУППА МУЖЧИН
Идёт с полками на Москву.
ПЕРВАЯ ГРУППА МУЖЧИН
Громит по всем концам Борисовы полки.
Тяжёлый путь ведёт его
на отчий престол царей православных.
Он будет здесь, на смерть Борису и Борисовых детей!
СТАРИКИ
Что вы, что вы! Тише, черти!
Аль дыбу да застенок позабыли! (Чешут в затылках, переглядываются и снова бродят по сцене.)
МАЛЬЧИШКИ (за сценой)
Тррр, тррр! Железный колпак, железный колпак! (ближе)
Тррр, тррр! Железный колпак, железный колпак! (На сцену вбегает Юродивый в веригах, за ним толпа мальчишек.)
Улю-лю-лю-лю-лю-лю!.. Тррр! (Часть народа замахивается на мальчишек, те отскакивают. Юродивый садится на камень, штопает лапоть и поёт, покачиваясь.)
ЮРОДИВЫЙ
Месяц едет, котёнок плачет,
юродивый, вставай… (Мальчишки, спустя некоторое время, окружают Юродивого.)
Богу помолися, Христу поклонися.
Христос Бог наш, будет вёдро,
будет месяц. (рассеянно)
Будет вёдро… месяц…
МАЛЬЧИШКИ
Здравствуй, здравствуй, Юродивый Иваныч!
Встань, нас почествуй ты, в пояс поклонися нам.
Колпачок-то скинь!
Колпачок тяжёл! (Шёлкают по колпаку.)
Дзинь, дзинь, дзинь,
дзинь, дзинь, дзинь!
Эк звонит!
ЮРОДИВЫЙ
А у меня копеечка есть.
МАЛЬЧИШКИ
Шутишь! Не надуешь нас, небось!
ЮРОДИВЫЙ (Показывает копеечку.)
Вишь!
МАЛЬЧИШКИ
Фить! (Вырывают и убегают к женщинам.)
ЮРОДИВЫЙ (Плачет.)
А-а! А! Обидели юродивого!
А-а! Отняли копеечку! А-а! А-а! (Из собора начинается царское шествие. Бояре раздают милостыню.)
ЖЕНЩИНЫ И МАЛЬЧИШКИ (на паперти)
Кормилец батюшка,
подай Христа ради!
Отец наш, государь, Христа ради!
МУЖЧИНЫ
Царь, царь идёт. (Встают на колени.)
Царь-государь, подай, Христа ради! (Показывается Борис, за ним Шуйский и бояре.)
Кормилец-батюшка,
пошли ты нам милостыньку, Христа ради! (Женщины и мальчишки, сопровождая царя, приближаются к авансцене.)
ЖЕНЩИНЫ
Государь-батюшка, Христа ради!
ЖЕНЩИНЫ, МУЖЧИНЫ И МАЛЬЧИШКИ
Наш батюшка, подай нам!
Хлеба! Хлеба!
Хлеба голодным! Хлеба! Хлеба!
Хлеба подай нам,
батюшка, Христа ради! (Кланяются в землю.)
ЮРОДИВЫЙ
А-а-а-а… (увидев Бориса)
Борис! А Борис!
Обидели юродивого! А-а-а!
БОРИС (Останавливается перед Юродивым.)
О чём он плачет?
ЮРОДИВЫЙ
Мальчишки отняли копеечку,
вели-ка их зарезать,
как ты зарезал маленького царевича.
ШУЙСКИЙ
Молчи, дурак! Схватите дурака!
БОРИС (останавливая повелительным жестом Шуйского)
Не троньте! (к Юродивому)
Молись за меня, блаженный! (Уходит.)
ЮРОДИВЫЙ (вскакивая)
Нет, Борис! Нельзя, нельзя, Борис!
Нельзя молиться за царя Ирода!
Богородица не велит. (Смотрит в недоумении по сторонам; садится на камень и штопает лапоть)
Лейтесь, лейтесь, слёзы горькие,
плачь, плачь, душа православная.
Скоро враг придёт,
и настанет тьма,
темень тёмная, непроглядная.
Горе, горе Руси,
плачь, плачь, русский люд, голодный люд!
Картина вторая (Грановитая палата в Московском кремле. По бокам скамьи. Направо выход на Красное крыльцо, налево в терема. Левее — царское место. Чрезвычайное заседание Боярской Думы. Появляется Щелкалов с грамотою в руке.)
ЩЕЛКАЛОВ
Сановитые бояре!
Великий государь, царь Борис Феодорович,
с благословения великого святейшего отца
и патриарха всея Руси, велел вам объявить. (Читает.)
Разбойник, вор, бродяга безызвестный,
злодей и бунтовщик,
восставший мятежом с толпой наёмников голодных
и именем погибшего царевича назвавшись,
себя царём исконным величая,
сопутствуя боярами опальными, и буйной шляхтой
и всякой сволочью литовской,
задумал сокрушить трон Борисов
и вас, бояр к тому же надменно приглашает,
о чём злодейские указы разослал.
Того ради, благословясь,
над ним правдивый суд ваш сотворите.
ПЕРВАЯ ГРУППА БОЯР
Что ж? Пойдём на голоса, бояре.
ВТОРАЯ ГРУППА БОЯР
Вам первым начинать, бояре.
ПЕРВАЯ ГРУППА БОЯР
Да наше мнение давно готово. (к Шелкалову)
Пиши, Андрей Михайлыч.
ВТОРАЯ ГРУППА БОЯР
Злодея, кто б ни был он, сказнить…
ПЕРВАЯ ГРУППА БОЯР
Стой, бояре! Вы прежде излови,
А там сказни, пожалуй.
ВТОРАЯ ГРУППА БОЯР
Ладно.
ПЕРВАЯ ГРУППА БОЯР
Ну, не совсем-то ладно.
ВТОРАЯ ГРУППА БОЯР
Да ну, бояре, не сбивайте!
Злодея, кто б ни был он, имать
И пытать на дыбе крепко.
ПЕРВАЯ ГРУППА БОЯР
А там сказнить и труп его повесить;
Пусть клюют враны голодные!
ТРЕТЬЯ ГРУППА БОЯР
Труп его предать сожженью
На лобном месте всенародно.
И трижды проклясть тот прах поганый.
ВТОРАЯ ГРУППА БОЯР
И развеять прах проклятый
За заставами по ветру.
БОЯРЕ
Чтоб и след простыл навеки
побродяги самозванца.
ПЕРВАЯ ГРУППА БОЯР
И каждого, кто с ним единомыслит, сказнить
И труп к позорному столбу прибить.
О чём указы разослать повсеместно:
По сёлам, городам и по посадам,
По всей Руси читать в соборах и церквах,
на площадях и сходах.
И Господа молить коленопреклоненно:
да сжалится над Русью многострадальной. (Входит Шуйский. Бояре его не замечают.)
Жаль, Шуйского нет князя.
ВТОРАЯ ГРУППА БОЯР
Хоть и крамольник,
а без него, кажись,
неладно вышло мненье.
ШУЙСКИЙ
Простите мне, бояре.
БОЯРЕ
Эк, лёгок на помине!
ШУЙСКИЙ
Позапоздал маленько,
не вовремя пожаловать изволил…
Намедни, уходя от государя,
скорбя всем сердцем,
радея о душе царёвой,
я в щёлочку… случайно… заглянул.
Ох, что увидел я, бояре!
Бледный, холодным потом обливаясь,
дрожа всем телом, несвязно бормоча
какие-то слова чудные,
гневно очами сверкая,
какой-то мукой тайной терзаясь,
страдалец государь томился.
Вдруг посинел, глаза уставил в угол,
и, страшно стеня и чураясь…
БОЯРЕ
Лжёшь! Лжёшь, князь!
ШУЙСКИЙ
К царевичу погибшему взывая,
призрак его бессильно отгоняя…
БОРИС
Чур, чур! Кто говорит: «убийца»?
Убийцы нет! Жив, жив малютка.
А Шуйского за лживую присягу
четвертовать!
ШУЙСКИЙ
Благодать господня над тобой!
БОРИС
А? (приходя в себя)
Я созвал вас, бояре.
На вашу мудрость полагаюсь. (Садится.)
В годину бед и тяжких испытаний
вы мне помощники, бояре.
ШУЙСКИЙ (подходя и кланяясь)
Великий государь!
Дозволь мне, неразумному
смиренному рабу, слово молвить…
Здесь, у Красного крыльца,
старец смиренный ждёт соизволенья
предстать пред очи твои светлые.
Муж правды и совета,
муж жизни безупречной,
великую он тайну поведать хочет.
БОРИС
Быть так! Зови его! (Шуйский уходит.)
Беседа старца, быть может, успокоит
тревогу тайную измученной души! (Пимен входит и останавливается, пристально смотрит на Бориса.)
ПИМЕН
Смиренный инок,
в делах мирских немудрый судия,
дерзает днесь подать свой голос…
БОРИС
Рассказывай, старик, всё, что знаешь, без утайки.
ПИМЕН
Однажды, в вечерний час,
пришёл ко мне пастух,
уже маститый старец,
и тайну мне чудесную поведал.
«Ещё ребёнком, — сказал он, —
я ослеп; и с той поры
не знал ни дня, ни ночи до старости.
Напрасно я лечился и зелием,
и тайным нашептаньем,
напрасно я из кладезей святых
кропил водой целебной очи… Напрасно!
И так я к тьме своей привык,
что даже сны мои
мне виденных вещей
уж не являли, а снились только звуки.
Раз, в глубоком сне, вдруг слышу,
детский голос зовёт меня,
так внятно зовёт:
«Встань, дедушка, встань!
Иди ты в Углич-град,
зайди в собор Преображенья,
там помолись ты над моей могилкой;
Знай, дедушка: Димитрий я, царевич.
Господь приял меня
в лик ангелов своих,
и я теперь Руси
великий чудотворец… «
Проснулся я, подумал,
взял с собою внука
и в дальний путь поплёлся.
И только что склонился над могилкой,
так хорошо вдруг стало,
и слёзы полились,
обильно, тихо полились, и я увидел
и божий свет, и внука, и могилку… «
БОРИС
Ой! Душно! Душно! Свету! (Падает на руки бояр.)
Царевича скорей!
Ох, тяжко мне! Схиму! (Бояре сажают его. Пимен уходит. Часть бояр с Шуйским бегут за царевичем. Вбегает Феодор.)
Оставьте нас! Уйдите все! (Бояре уходят.)
Прощай, мой сын, умираю…
Сейчас ты царствовать начнёшь.
Не спрашивай, каким путём
я царство приобрёл,
тебе не нужно знать.
Ты царствовать по праву будешь,
как мой наследник,
как сын мой первородный…
Сын мой! Дитя моё родное!
Не вверяйся наветам бояр крамольных,
зорко следи за их сношеньями тайными с Литвою,
измену карай без пощады, без милости карай;
строго вникай в суд народный,
суд нелицемерный;
стой на страже борцом за веру правую,
свято чти святых угодников Божьих.
Сестру свою, царевну, сбереги, мой сын,
ты ей один хранитель остаёшься,
нашей Ксении, голубке чистой. (почти говорком)
Господи! Господи!
Воззри, молю, на слёзы грешного отца;
не за себя молю, не за себя, мой Боже!
С горней неприступной высоты пролей
ты благостный свет на чад моих,
невинных, кротких и чистых…
Силы небесные!
Стражи трона предвечного… (Обнимает сына.)
Крылами светлыми вы охраните
моё дитя родное от бед и зол,
от искушений… (Прижимает к себе и целует сына. Протяжный удар колокола и погребальный перезвон.)
Звон! Погребальный звон!
ПЕВЧИЕ (за сценой)
Плачьте, плачьте, людие,
несть бо жизни в нём,
и немы уста его,
и не даст ответа.
Плачьте. Аллилуйя! (Бояре и певчие входят на сцену.)
БОРИС
Надгробный вопль, схима…
Святая схима… В монахи царь идёт.
ФЕОДОР
Государь, успокойся! Господь поможет…
БОРИС
Нет! Нет, сын мой,
час мой пробил…
ПЕВЧИЕ
Вижу младенца умирающа
и рыдаю, плачу;
мятётся, трепещет он и к помощи взывает.
И нет ему спасенья…
БОРИС
Боже! Боже! Тяжко мне!
Ужель греха не замолить!
О, злая смерть! Как мучишь ты жестоко! (Вскакивает.)
Повремените… я царь ещё! (Хватается за сердце и падает в кресло.)
Я царь ещё… Боже! Смерть! (говорком)
Прости меня! (к боярам, указывая на сына)
Вот, вот царь ваш… царь…
Простите… (шёпотом)
Простите… (Умирает.)
БОЯРЕ (шёпотом)
Успне…
Картина третья (Лесная прогалина под Кромами. Спуск и за ним стены города. Крики толпы бродяг за сценой. Врывается толпа бродяг. В толпе боярин Хрущов, связанный.)
БРОДЯГИ
Вали сюда! На пень сади, на пень, ребята! (Сажают Хрущова на пень.)
Вот так!
А чтоб не больно выл,
чтоб горлышко боярское не портил,
законопать! Важно! (Затыкают Хрущову рот обрывком охабня.)
Что ж, братцы?
Аль так, без почёту, боярина оставим?
Так, без почёту! Так неладно!
Всё ж он Борисов воевода.
Борис-от воровски
престолом царским правил,
а он у вора воровал!
Что ж? За то ему почёт,
как вору доброму.
Эй! Рынды! Фомка! Епихан!
За боярина! Важно! (Двое из толпы с дубинками становятся за Хрущовым.)
ПЕРВАЯ ГРУППА БРОДЯГ
Чтой-то за невидаль!
Аль николи боярин наш
зазнобушки не ведал?
ВТОРАЯ ГРУППА БРОДЯГ
Куды те к чёрту! Боярин без зазнобы,
что пирог без начинки,
один сухарь! Афимья! Голубка!
Тебе уж, бают,
вторая сотня подступила.
Так оно не боязно.
Вали, красавица, к боярину! Вали! (Из толпы выходит старуха, кряхтя и покашливая, направляется к Хрущову.)
Ха, ха, ха, ха, хе, хе, хе, хе, хе!
Ладно! Давайте величать! Давайте величать!
Эй, бабы, заводи! Эй вы, бабы, заводи! (Хор располагается полукругом вокруг Хрущова.)
БАБЫ
Не сокол летит по поднебесью,
не борзый конь мчится по полю.
Сиднем сидит бояринушка, думу думает.
Слава боярину! Слава Борисову!
Слава боярину! Слава Борисову!
Слава! (Кланяются.)
ПЕРВАЯ ГРУППА БРОДЯГ
Стой, бабы! Дубинки у боярина не видно.
ВТОРАЯ ГРУППА БРОДЯГ
Чего дубинки? Суньте плётку!
Вот так! (Кладут Хрущову в руки плеть.)
Дальше валяй!
БАБЫ
Сиднем сидит, думу думает:
как бы Борису в угодушку,
как бы вору на помочь
забить, запороть люд честной!
Слава боярину! Слава Борисову!
Слава боярину! Слава Борисову!
Слава! (Кланяются.)
Честью, почестью ты нас поваживал,
в бурю, непогодь да в бездорожие,
на ребятках наших покатывал,
тонкой плёткой постёгивал.
Слава боярину! Слава Борисову!
Слава боярину! Слава Борисову!
Ох, уж и слава тебе, боярину!
Ох, уж и слава тебе, боярину!
Слава вечная! (Бродяги кланяются в землю.)
ВАРЛААМ И МИСАИЛ (за сценой)
Солнце, луна померкнули,
звёзды с небес покатилися,
вселенная восколебалася
от тяжкого греха Борисова.
Бродит зверье невиданное,
родит зверье неслыханное,
пожирает тела человеческие
во славу греха Борисова.
МИСАИЛ (ближе)
Мучат, пытают божий люд,
а мучат слуги Борисовы…
БРОДЯГИ
Что б то было?
От Москвы идут святые старцы…
Ктой-то, братцы?
Песню ведут о кознях Бориса,
о пытках свирепых,
о муках жестоких,
что терпит люд неповинный.
ВАРЛААМ (за сценой)
Наущеньем силы адовой…
ВАРЛААМ И МИСАИЛ (за сценой)
Во славу престола сатанинского. (Входят на сцену.)
Стонет, мятется святая Русь,
а стонет под рукой богоотступника,
под проклятой рукой цареубийцы,
в прославленье греха незамолимого!
БРОДЯГИ
Гайда!
Расходилась, разгулялась
сила-удаль молодецкая.
Пышет полымем кровь казацкая, полымем.
Поднималася со дна сила поддонная.
Поднималася, разгулялася силушка пододонная,
неугомонная сила, силушка! Гой!
Ой, ты сила, силушка, ой, ты сила бедовая,
ой, ты сила, силушка, ой, ты сила грозная!
Ты не выдай молодцев, молодцов удалыих.
Ой, ты дай им понатешиться, понатешиться,
понатешиться, понатешиться, силушка, дай!
МИСАИЛ И ВАРЛААМ
Суд небес грозный ждёт
царя злонравного,
покарает душу злодейскую
душегубца, людом проклятого
за лукавство чёрное,
за дела бесовские, неправедные.
БРОДЯГИ
Расходилась, разгулялась удаль молодецкая,
разгулялась, поднималась сила пододонная,
сила грозная, бедовая!
ВАРЛААМ И БРОДЯГИ
Рыщут, бродят слуги Бориса,
пытают люд неповинный.
МИСАИЛ И БРОДЯГИ
Рыщут, бродят слуги Бориса,
пытают люд неповинный.
МИСАИЛ, ВАРЛААМ И БРОДЯГИ
Пыткой пытают, душат в застенке
люд неповинный, люд православный!
БРОДЯГИ
Смерть! Смерть! Смерть! Смерть!
Смерть, смерть Борису!
Смерть, смерть Борису!
Цареубийце, цареубийце, смерть!
ЛАВИЦКИЙ И ЧЕРНИКОВСКИЙ
(за сценой)
Domine, Domine, salvum fac
Regem, Regem , Regem
Demetrium Moscoviae.
Salvum fac, salvum fac
Regem Demetrium omnis Russiae,
salvum fac, salvum fac
Regem Demetrium.
БРОДЯГИ
Кого ещё нелёгкая несёт?
Словно волки воют!
Что за дьяволы?
ВАРЛААМ
Крепче вяжи!
Да пресечется мание дланей!
Да отринется помощь десницы!
БРОДЯГИ
Гайда! На осину! (Толпа тащит иезуитов за сцену. Оставшиеся на сцене бродяги прислушиваются. Шествие войска самозванца. Толпа бродяг снова наполняет сцену.)
САМОЗВАНЕЦ
Мы, Димитрий Иванович,
божьим изволением царевич всея Руси,
князь от колена предков наших.
Вас, гонимых Годуновым, зовём к себе
и обещаем милость и защиту!
ХРУЩОВ
Господи! Сын Иоаннов, слава тебе! (Кланяется в землю.)
САМОЗВАНЕЦ
Встань, боярин!
За нами вслед идите в бой!
На родину святую. (направляясь к спуску)
В Москву, в кремль златоверхий! (За сценой тяжёлые удары набатного колокола. Толпа идёт за самозванцем.)
НАРОД
Слава тебе, царь-батюшка!
ЛАВИЦКИЙ И ЧЕРНИКОВСКИЙ
Deo gloria, gloria! Deo, Deo gloria, Deo gloria!
НАРОД
Слава тебе, Димитрий Иванович! (Сцена пустеет. Юродивый входит и садится на камень.)
ЮРОДИВЫЙ
Лейтесь, лейтесь, слёзы горькие!
Плачь, плачь, душа православная.
Скоро враг придёт,
и настанет тьма,
темень тёмная, непроглядная.
Горе, горе Руси.
Плачь, плачь, русский люд,
голодный люд!
